Божьи воины [Башня шутов. Божьи воины. Свет вечный] - Анджей Сапковский

– Не понял.

– Если еврея застукают на грехе с христианкой, ему отрезают одно место и выковыривают один глаз. Христианин, который занимается сексом с еврейкой, рискует более серьезными последствиями. Ему грозит обвинение в bestialitas[986], в распутстве contra naturam[987]. А за что-то подобное костер обеспечен.

– Хм.

– Что – хм? Боишься?

– Нет.

– Смелый парень. А может, это не смелость, а неосознанность опасности? Ты же со мной не знаком, не знаешь, с кем тебе пришлось ложе делить. А я страшная женщина. У меня это в крови.

– Что у тебя в крови?

– Евреи виновны в смерти Спасителя, я верно говорю? Справедливо и естественно, чтобы виновные в смерти Спасителя всегда и вовеки носили клеймо своей низости.

– А конкретно?

– В моих жилах, милый мальчик, течет кровь многих поколений избранного народа. Мой предок Леви, когда Иисуса вели на Голгофу, плюнул на него, с тех пор все левиты непрерывно харкают, но не могут избавиться от мокроты в горле. Евреи из родственного мне племени Гада возложили на Иисуса терновый венец, поэтому каждый год на их головах появляются смердящие кровоизлияния, которые можно излечить, только намазав христианской кровью. И наконец, самое страшное: племя Нафтале выковало гвозди для распятия, а по совету еврейки по имени Вентрия, определенно моей пращурки, затупило их концы, чтобы доставить Иисусу больше страданий. За эту подлость у женщин из рода Нафтале по достижению ими тридцатитрехлетнего возраста, когда спят, во рту заводятся живые черви[988]. Но ты не бойся, парень, спи спокойно. Мне всего лишь двадцать.

– Я должен бояться? – Рейневан с серьезной миной включился в игру. – Я? Я еще лучше. Я – чернокнижник, знаю artes prohibitae[989]. У меня это в крови, я весь насквозь пропитан черной магией. Когда писаю, над струей мочи появляется радуга.

– Хм! Ты должен мне показать.

– Кроме того, – гордо заявил он, – я гусит. По праздникам хожу полностью голым и не могу дождаться дня, когда жены станут общими. Я также, предостерегаю, кацер[990]. Знаешь ли ты, милая девочка, откуда это название? Оно происходит, как учит Аланус аб Инсулис, от кота[991]. На наших тайных кацерских собраниях сатана является нам в виде черного котища, которому мы, еретики и гуситы задираем хвост и поочередно целуем его в его котячью жопу.

– Возможно, что, – так же серьезно добавила Рикса, – то, что вы целуете, это еврейская жопа. Ибо еврей, как учит Петр Блуаский, идя путями дьявола, своего отца, часто принимает уродливые образы.

– Да. Ты права. Это возможно. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, Рейневан. Приятных снов.

На следующий день они добрались до Явора. Рикса знала дорогу, вела безошибочно, было видно, что она чувствует себя как дома.

– Ты чувствуешь себя как дома?

– Я и есть дома, – ответила тем же тоном она. – Это улочка Речная. Тут проживает особа, которую мы навестим.

– Это та особа, которая хорошо проинформирована? – догадался Рейневан. – Кто такой? Чем занимается?

– Майзл Нахман бен Гамалиэль. Занимается тем, что одалживает деньги под проценты.

– Ростовщик?

– Нет. Финансист.

Дом на Речной был видный, но строгий, лишенный всяких украшений, напоминал небольшую крепость. Доступ защищала стена, а широкий арочный навес укрывал кованые ворота, оснащенные латунной колотушкой и малюсеньким окошечком. Рикса схватилась за колотушку и энергично заколотила. Через минуту окошко отворилось.

– Ну? – послышалось изнутри.

– Шалом, – поздоровалась Рикса. – Путешественник по делу к многоуважаемому Майзлу Нахману бен Гамалиэлю.

– Нету.

– Я Рикса Картафила де Фонсека! – В голосе девушки неожиданно появились угрожающие нотки. – Передай это раввину, слуга. Если его нет, пусть он мне об этом сам скажет.

Снова пришлось ждать несколько минут.

– Ну?

– Ребе Майзл Нахман бен Гамалиэль?

– Не знаю такого. И нет его дома.

– Мы не займем много времени, ребе. Впусти нас, пожалуйста. Нам нужна только информация.

– Ну? А что вам еще нужно? Может, наличных? Может, жена должна вам приготовить gefilte fisz[992]? Может, хотите выспаться и опочить? Идите вон, гои.

– Ребе…

– Не идут? Хотят, чтобы их благословили? Шмуль! Принеси гаковницу!

– Ребе Майзл. – Рикса понизила голос, приближая сжатый кулак к окошку. – С гаковницей советую быть осторожно. Я Рикса Картафила де Фонсека. Я ношу перстень цадика Халафты.

– Ой-вэй! – донеслось изнутри. – А я царь Соломон. И у меня есть перстень для запечатывания джиннов в кувшинах. Идите вон, провокаторы.

– Не называй меня провокаторкой, ребе, – зашипела девушка. – Я Рикса Картафила де Фонсека. Не верю, чтобы ты не слышал обо мне.

– Ну? Может, слышал, может, не слышал, – ответил чуть мягче голос из-за ворот. – Время такое, что нельзя верить ни глазам, ни ушам. Чего уж говорить про слухи. Вы идите в город. Вы увидите, что там готовится. Вы посудите: разве может в такое время еврей открывать двери? Хоть бы еврей что-то о ком-то и слышал? Нет, девушка с перстнем цадика Халафты. Неумно открывать дверь, если снаружи одно зло. Идите и увидите. Сами убедитесь. Ой, если б у вас была дверь, вы бы тоже не открыли.

Улицы Явора казались странно обезлюдевшими. И тихими. В воздухе, кроме привычного смрада гнили и падали, висело что-то неописуемо злое, что-то, что поднимало волосы дыбом на голове и ползало мурашками по спине. Что-то, что заставило большинство жителей города предусмотрительно остаться дома.

Рикса была здесь как дома. С рынка она повернула в переулок, в котором большая и красочная вывеска указывала дорогу к трактиру «Под солнцем и месяцем». Здесь, в отличие от того, что было снаружи, людей было много, прямо-таки давка. Точнее сосчитать было невозможно, однако Рейневан прикинул, что корчму оккупировало добрых сто человек. К тому же все говорили, все что-то рассказывали, в голове шумело от монотонного гама.

Рикса внимательно осмотрелась, быстро переместилась в сторону угла, где, опуств усы в бокал, сидел седовласый мужчина в фетровой шляпе с надорванными краями. Девушка подсела, толкнула его локтем.

– Панночка?

– Привет, Шлегелгольц. С самого утра уже в корчме?

– Душа болит, – вытер усы седовласый. – Надо, надо утолить… Страшное время… Страшное…

– Что происходит?

– Ужасные вещи происходят. Придется нам всем помереть… Нет спасения от заразы, нет…

– В чем дело?

– Дня так четыре тому, – Шлегелгольц сделал большой глоток пива, – из колодца около Святого Мартина свиную голову выловили, с полностью ободранной кожей. И сразу после этого у Кунцевой, жены пекаря, дитё померло. Значит, воду заразили. Моровой чумой. Подбросили нам в колодец зачумленного кабанчика.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});